Операция Антиирод - Страница 86

К оглавлению

86

— Наверняка. Он же был главным действующим лицом во всех этих событиях. Но я не об этом. Мне вот что непонятно: почему нас вначале так хорошо обдурили, а теперь не трогают?

— Не поняла. Кто не трогает?

— Не знаю, Светило. Я помню очень хорошо, как нам с Валеркой и Шестаковым этот доктор объяснял что-то про… как их?… нейрограммы. Что Банщик этот ваш…

— Какой Банщик?

— Ну, Юра… Юра… Ты его еще деревянным называешь…

— Кашин, что ли?

— Ну, наверное, Кашин. Так вот он — что-то вроде маяка. Ты — матрица.

— Я — матрица?!

— Ну, это Поплавский так говорил! Я тут ни при чем. Кому-то ты была очень нужна. Поэтому мы с Валеркой тогда в твой мир и поперлись. И даже вроде у нас что-то хорошее получилось… А потом… — Саша потер лоб рукой. — Потом ты за своим Антоновым погналась, я — за тобой. И в результате — он жив, а мы все заново прожили девяносто шестой год.

Света задумчиво покивала, пропустив мимо ушей замечание насчет того, что она «погналась» за Виталием.

— Я все это к чему говорю? К тому, что вот сейчас мы с тобой все помним, путешествуем спокойно. А нам — ничего. Никто нас не трогает.

— Ну и хорошо. Может, мы уже и на фиг никому не нужны, — попробовала возразить Света.

— Не думаю.

— А что ты думаешь?

— Не знаю, — признался Саша. — Пошли, нам выходить. — И уже на эскалаторе решительно закончил:

— Но я обязательно должен узнать!

Глава третья
СВЕТА

Не знаю, как это называется у вас, но я лично такое состояние называю отчаянием. Нет, я, безусловно, бодрюсь изо всех сил, курю горлодерный «Кэмел», смеюсь и поддерживаю дурацкие разговоры Самойлова о каких-то чертовых инопланетянах, которые примчались сюда сломя голову с другого конца галактики только для того, чтобы слямзить наши грешные души. Еду в этом гнусном метро, где все смотрят друг на друга злющими глазами, читают бредовые газеты и не менее бредовые книги и пахнут во все стороны потом, дешевыми одеколонами, перегаром и гнилыми зубами. Ну, ну, не горячитесь так, девушка. Давно ли сами из грязи личико высунули? Так уж все вам противны? Спокойней надо быть, добрее к своим согражданам. Которые, между прочим, хоть с перегаром, хоть с гнилыми зубами, а на работу едут. Хлебушек для вас растят, молочко в бутылки наливают, пивко за ваше здоровье у ларьков пьют.

Так. Что у нас есть? Ничего. Тысяч сто — сто пятьдесят в кошельке, полкило косметики в сумке, на себе: куртка кожаная, джемпер ангорский, приличные джинсы, ботинки, трусы, лифчик, плюс колечко мамино и цепочка. Для начала новой жизни — не густо. Куда мы едем? В общежитие рыбфлота. На один квадратный метр — два человека, двое-трое малолетних детей и штук сто тараканов. Я правильно понимаю ситуацию? Странно только, что вот сейчас я пока еще скучаю не по своей любимой голубой ванне и уютной двадцатиметровой кухоньке. И уж, конечно, не по придурку Уинтону. Нет, не хочется туда, на Каменноостровский — бродить по квартире, помахивая растопыренными пальцами, чтобы просох лак, или краситься для очередной навороченной тусовки. Нет, не хочу. Я бы, честно говоря, сходила еще на какое-нибудь задание вместе с черноглазой Лэймой и смешливыми братьями Грымм. И покурила бы на подоконнике в самойловской «хрущебе», и посуду бы помыла, надев цветастый бабушкин передник… Ностальгия по простым хорошим людям.

— Чего задумалась? — Саша смотрел на Светочку веселыми глазами. Чего он радуется? Цивилизованные люди давно уже развенчали миф о рае в шалаше. — Не дрейфь, Светило, прорвемся!

Ага. Прорвемся. Только бы не надорваться, прорываючись.

Мда-а… Комнатка, конечно, та еще. Жилище моряка загранплавания чем-то напоминает дембельский альбом. Масса аляповатых и совершенно ненужных вещей. Какие-то ковбойские шляпы, допотопные подмигивающие открытки, модели машин, смазанные фотографии полуголых мужиков, треснутые керамические кружки… А вот к телевизору никаких замечаний. Хорошая техника. Этим, кстати, также отличаются моряки. Господи, хоть бы он рубашку свою «монтанов-скую» переодел, что ли? А говорить неудобно — обидится.

— А это что? — Светочка взяла в руки плетеную шкатулку. — Невеста вяжет на досуге? — Прозвучало довольно развязно.

— Нет, — ответил Саша с уже слышанной когда-то интонацией. — Это бабушкина.

Да, да, я вспомнила. Так же, как и фартук. Что-то меня начинает подташнивать от этих сентиментальностей.

— Ну, что ж, Самойлов. Рассказывай, как жил, как живешь. — Светочка преувеличенно бодро повернулась к Саше.

— Нормально живу. Сама видишь.

— Вижу. Слушай, а я слышала лет сто назад, что ты женился?

— Было такое. — Господи, ну почему он разговаривает, как добрый старшина из довоенных фильмов? — Да сплыло.

— Развелся?

— Ага.

— Что так? — Милая, а тебе-то что за дело? Как — что? Надо же с человеком о жизни поговорить.

— Не сошлись характерами.

— Угу, угу, — пробормотала Светочка, рассматривая фотографии на стенах, — шли, шли, да не сошлись…

— Да ладно, при чем тут мой развод. Нам с тобой о другом надо подумать…

— Надо — подумаем! — бодро ответила Светочка. Еще минута, и я начну хохотать. А потом у меня случится истерика. Спокойно, Ипполит, спокойно…

В дверь резко постучали.

— Да! — крикнул Саша. Как в деревне, честное слово!

Дверь открылась. На пороге стояла неопрятного вида женщина в спортивном костюме «Адидас» (одного взгляда было достаточно, чтобы понять: этот «Адидас» настоящему — что называется, нашему тыну — троюродный плетень). Из всей ее сложной фигуры первым делом бросалась в глаза огромная грудь, никогда, судя по всему, не знавшая лифчиков, но вскормившая десятка полтора богатырей и поэтому удобно расположившаяся на животе. Все остальное выглядело не менее удручающе. Светочке захотелось нацепить пенсне и максимально скрипучим голосом спросить: "Ми-илочка, где же у вас шея?"

86