А теперь (пока я собираюсь) экономический этюд для публики. По большому счету, я не очень-то себе и представляю, чем занимается Виталий. Что-то вроде с транспортом, еда, по-моему, какая-то, контейнеры… Но в любой момент (по некоторым признакам) с высокой точностью могу определить, хорошо идут дела или нет. Как? Элементарно. На позапрошлый Новый год, например, мне подарили простенькую цепочку. А буквально через неделю после этого Юрочка наш, Деревянный, опять напился, как зюзя (кстати, кто такой зюзя?). И вот из его пьяных откровений (единственный доступный мне источник информации) я узнала о тяжелом (но временном!) кризисе в фирме «Петерэкстра». Зато на День Святого Валентина в этом году мы летали купаться в Майями. И контракт с дойчами как раз тогда и заключили. Ну? Логика понятна? Так вы, говорите, домик присмотрели? Хорошо, хорошо, ликуем вместе с вами.
Ах ты, жалость какая! Домик мне совсем не понравился. Трехэтажная развалина, затерявшаяся среди вековых деревьев. Черт возьми, они были такие старые, что сразу и не определишь, дубы или тополя. Нет, нет, тоскливо. И район тоскливый. Улица, похожая на больничный коридор. Туда-сюда ковыляют опухшие алкоголики, бледные дети с унылыми мамашами и несчетное количество старух. Погода хорошая, вот они и выползли. Погреться на осеннем солнышке. Не-е, я здесь жить не хочу. Я здесь зачахну. Но на всякий случай надо уточнить: вдруг я чего-то недопоняла.
— Мы еще постоим здесь немножко, — сказала Светочка водителю и набрала «радио» Виталия. — Привет, это я. У тебя есть минута?
— Угу-м, угу-м… — утвердительно промычали в трубке.
— Ты что там, ешь, что ли?
— Бутербродом давлюсь.
— Бедненький…
— Солнце, короче. Ты по делу или просто посюсюкать?
— Я по делу.
— Тогда живо. — Вот я, например, еще не обиделась. Хотя могла бы.
— Я стою на Железноводской.
— Ну и как? Берем?
— Витася, я не поняла. Ты его нам под жилье хочешь или для своих каких-то дел?
— А ты как считаешь? — Елки-палки, как с первоклассницей разговаривает!
— Я здесь жить не хочу!
— Понял. А под что бы ты его взяла?
— Ну-у… я не знаю…
— Вот постой еще, подумай, а как надумаешь — перезвони.
И я еще постояла. И покурила. И понапрягала, как могла, свою фантазию. Ночной клуб? Хм, хм, а вот ночью-то здесь, факт, — неуютно. Просто кабак? Район заброшенный, кто сюда попрется за рюмкой водки, когда их (в смысле кабаков) в центре — десяток на квадратный метр. Не знаю, не знаю. Ничего путного в голову не идет. Вот если только…
— Витася, это опять я.
— Ну?
— Я тут посмотрела…
— Ну, ну, говори, Тянучкин!
— Там позади, оказывается, недалеко Нева. Но до нее стоят какие-то пошлые гаражи. Вот если бы все переделать, снести эти гаражи, сделать выход к Неве и пристань…
— Ну, рыба, у тебя и масштабы! — хмыкнул довольно. — Ладно, понял, еще обсудим. Конец связи.
— Целую! — нарочно громко успела крикнуть Светочка. И зачем-то оглянулась на телохранителей.
Я прекрасно понимаю, что он ТАК со мной разговаривает потому, что у него там рядом сидят люди. Но объясните мне, объясните, пожалуйста! Что там эти самые люди будут к нему хуже относиться, если он даст понять (мне? им?), что хорошо относится к любимой женщине? Нет, не сюсюкать по три часа в день, а чуть теплее разговаривать те пять минут в неделю, которые я отнимаю у его бизнеса. Это что — категорически запрещено в деловых кругах? Не комильфо?
— Домой! — рявкнула Светочка водителю, хотя в принципе привычки орать на людей не имела. По крайней мере, раньше.
Сэр Уинтон со свойственным всем настоящим джентльменам изяществом нагадил посреди прихожей.
— Эмма Петровна! Разберитесь, пожалуйста, с котом! Эмма Петровна! — Похоже, немка стала хуже слышать. Виталию — не говорить! Выгонит.
Светочка прошла в комнату и, не раздеваясь, выкурила две сигареты подряд. Рядом на столике надрывался телефон. Фигу тебе, не хочу слушать! Наконец, сработал автоответчик. Во-от кто мне улучшит настроение!
— Дуська, привет! — Птенчик наш, Илона, уже давно смирилась со своим новым именем. Раньше она скрипя зубами терпела «Дуську» только из уст Виталия. А теперь ее и родная мать, забывшись, Дусей зовет.
— Светик, я, кажется, лягушками вчера объелась! — Как же я люблю Илонку, ей-Богу! Она, наверное, последнее украшение моей жизни. Так и представляешь себе несчастную цаплю, лежащую на кровати с животом, полным лягушек. — Ты права, не надо было мне вторую порцию заказывать! — Я-то, конечно, была права, милая. Да только совсем в другом. И ничего про лягушачьи лапки я тебе не говорила. А просто посоветовала притормозить немного с шампанским. Проверяем.
— У тебя что, живот болит?
— Не-ет… голова… — Вот. Убедились?
— Ты "Эндрюс Ансвер" приняла? — Пардон за произношение, Дуська иначе не поймет, что я имею в виду.
— Светик, да при чем здесь «Эндрю»? Я тебе говорю, что отравилась!
— Ты говорила, что объелась, а не отравилась.
— Какая разница, если мне плохо! — Действительно, господа, какая? Чиво вы к девушке с глупыми вапросами пристаете?
— В общем, так, солнышко, — говорю как можно более убедительно. — Ты сейчас пойдешь на кухню…
— Я уже на кухне… — жалобно сообщила Илона.
— Очень хорошо. А теперь из углового шкафчика достань "Эндрюс Ансвер" и…
— Да нет там никакого "Ансвера"! — всхлипнула Дуська. — Я уже смотрела! Там только какой-то зеленый… сейчас скажу… ал ка…
— «Алка-зельтцер»? Так это еще лучше! Две таблетки — на стакан воды. Давай действуй, а я пока за сигареткой сбегаю.