— Куда едем, папаша? — спросил он, перегибаясь с водительского места к окошку.
— Мне очень плохо, — невпопад ответил Юрий Адольфович. — Домой. На Васильевский.
— Садись, — милостиво разрешил водитель, нимало не заботясь о том, что называет на «ты» постороннего пожилого человека.
— Юраша, что случилось? — спокойно спросила Юлия Марковна, открывая дверь. — Где твой плащ?
— Я его, кажется, забыл у Володи, — соврал Юрий Адольфович, удивляясь легкости, с которой ложь сама выскочила из него. То есть он и вправду был сейчас у соседа — Владимира Яковлевича. И почти четыре часа просидел, тупо уставившись в телевизор, лишь изредка подкладывая под язык новую таблетку валидола взамен истаявшей. Деликатнейший человек, Владимир Яковлевич не задал ни одного вопроса, увидев, в каком состоянии пришел Бляхман. Лишь пару раз обеспокоенно переспрашивал, не нужно ли чего посильнее, чем валидол.
— Так сходи и принеси, — потребовала Юлия Марковна.
— Потом, Юля, потом.
— А почему от тебя пахнет валидолом? Тебе что — плохо?
— Ничего страшного. Немножко прижало, но уже отпустило.
Юлия Марковна немедленно встревожилась и сразу же позабыла о плаще. Судя по всему, из филармонии не звонили по поводу отсутствия Юрия Адольфовича на репетиции. Мысленное упоминание о филармонии тут же отозвалось сильнейшим уколом где-то под лопаткой.
— Что с тобой? Вызвать «скорую»? Сердце? — Жена уже тащила Юрия Адольфовича в комнату, высоко поддерживая его под локоть, словно дружинник — пьяного хулигана.
Юрий Адольфович покорно лег на диван. Голова его работала четко и ясно. Значит, так. Сразу он не умер. И, судя по всему, в ближайшее время не умрет. Выходит, надо смириться с тем, что боль теперь с ним будет всегда. Юрий Адольфович в который раз внимательно прислушался к себе. Боль была на месте. Но не тяжелой ношей, давящей на плечи, а жутким призраком, хоть и стоящим вдалеке, но так, что его, словно высокую колокольню, видно с любой точки. Что ж, будем учиться с этим жить.
— Что случилось, Юраша? Тебя кто-то обидел? Вызвать "скорую"? — Юлия Марковна продолжала равномерно сыпать вопросами. "Нет, — решил Юрий Адольфович, — сейчас я ничего не буду ей говорить. Нельзя ее нервировать накануне такого важного события. — Он снова удивился своей непропавшей способности переживать за жену и дочь. — Завтра. Конечно, завтра". Юрий Адольфович попытался представить себе лицо жены, когда она услышит, что он уходит из филармонии. Нет. Завтра. Завтра.
— Юленька, у меня сегодня была очень тяжелая репетиция, — спокойно и устало начал он. ("Очень, очень тяжелая!" — ехидно поддакнул внутренний голос.) — Я должен немного отдохнуть. Я полежу полчасика, а потом тебе помогу. Когда приходят гости?
— В шесть, — подозрительно глядя на мужа, ответила Юлия Марковна. — Можешь полежать хоть часик. Но потом почисти мне картошки.
— Хорошо, хорошо. — "Она что-то подозревает? Она уже все знает, — холодея, подумал Юрий Адольфович. — Иначе почему она просит меня почистить картошку? Последний раз я это делал в армии. Она проверяет меня. Если я соглашусь, значит, мои руки мне уже не нужны. Спокойней, спокойней. В любом случае, все разговоры переносим на завтра". Почему именно завтрашний разговор с женой казался ему менее страшным, чем сегодняшний, сказать трудно. Да и чего ему, собственно, бояться? Ведь дело касается только его. Юрий Адольфович вдруг с каким-то даже веселым ужасом нафантазировал себе, что завтра скажет Юле не о работе, а о том, что… уходит из семьи! К молоденькой флейтистке Наде Соломиной! Горячие мурашки пробежали по спине, Юрий Адольфович не выдержал и улыбнулся нелепости своей шутки.
— Чего ты улыбаешься? — Теперь стал окончательно понятен тон Юлии Марковны. Так подозрительно ласково разговаривают с младенцем, насчет которого существуют серьезные сомнения: не накакал ли он в штаны.
— Хорошо, Юленька, я почищу картошку, — ответил Юрий Адольфович, хитро глядя на жену.
— Ах, Юра, ты мне всю голову заморочил! Я совсем не то хотела сказать! — Юлия Марковна всплеснула руками. — Я хотела сказать — не картошку почистить, а ковер пропылесосить!
— А, по-моему, у тебя на кухне что-то сгорело, — сообщил Юрий Адольфович, поводя носом.
— Да? — Юлия Марковна помчалась на кухню, а ее муж впервые понял, кого она ему напоминает. Домомучительницу из "Карлсона".
Юрий Адольфович пылесосил ковер со скорбной улыбкой смертника, который выполняет последние в своей жизни общественно полезные работы. Минут через десять он выключил пылесос и отправился на кухню. Налаживать отношения.
— Итак, что у нас сгорело?
Юлия Марковна повернула к нему от плиты раскрасневшееся лицо:
— Молодец! Накаркал! Я только что сожгла ванильные булочки!
— Как? Еще и булочки?
— Нет, не еще, а просто — булочки. Тогда-то у меня ничего не сгорело, я думала, ты просто пошутил…
"Пойду-ка я с кухни", — решил Юрий Адольфович. Какое-то странное, неясное подозрение закопошилось в его мозгу. В гостиной он поставил себе пластинку Вагнера, любимейший 1 акт «Лоэнгрина», и начал ставить эксперимент. Внимательно принюхивась, он время от времени заходил на кухню, проверяя свою догадку. Юлия Марковна суетилась у стола. Около пяти пришла дочь, женщины стали суетиться вместе… Когда в три минуты седьмого тренькнул звонок входной двери, Юрий Адольфович сделал удивительное открытие. И теперь, стоя перед закрытой дверью, он мог с уверенностью сказать: у жениха Саши очень терпкий и редкий одеколон, а его мать надушилась туалетной водой «Пуазон», очень модной лет десять назад. Нет, через две утепленные двери квартиры Бляхманов не то что запахи — поражающие газы не проникнут. Все дело в только что обнаруженной способности… Рассеянно здороваясь и знакомясь с новыми родственниками, Юрий Адольфович пытался формулировать…